— Вот оба мои сокровища! — произнесла с гордостью Зиночка, склоняясь над кроватками обоих детей. — Мне есть для кого жить, страдать и трудиться…

И разом оборвала свою фразу, встретившись глазами с хмурым, угрюмым и печальным взором лесовички.

Ксаня вся как-то осунулась и точно потемнела…

Она не знала материнской ласки, она не помнила ее. Она выросла никому ненужной, всем чужой и одинокой… Даже Васю, ее милого названого брата Васю отняла у нее судьба…

В эту ночь, несмотря на нежные заботы Зиночки, Ксаня почти не спала. Прошедшее угнетало ее, будущее страшило своей темной, мрачной пустотой.

Глава III

Первые шаги. — Тучи сгущаются

Как назойливые кровавые мухи лезли на глаза N-ской публики чуть ли не аршинные ярко-красные буквы саженной афиши, вывешенной на дверях городского театра:

Эти огромные буквы бросились в глаза и Ксане, переименованной Арбатовым из Ксении Марко в Китти Корали-Горскую.

Ксаня вспыхнула до корней волос, увидя свое исковерканное имя на афише.

— Зачем это? — вихрем пронеслось в ее мыслях, и она досадливо пожала плечами.

— Чудесно! Чудесно придумано! — восторгалась Зиночка и даже в ладоши захлопала от прилива детского восторга. — Как мило и поэтично: Китти Корали-Горская! Как это звучит прекрасно! Уверяю вас, это звучит как музыка, дорогая моя! Корали!.. Корали!.. Чудо как хорошо!.. Вообще все выходит удачно: и театральная фамилия, которую придумал для вас Арбатов, и костюм, который совершенно изменил вас…

Действительно, костюм, приобретенный в лучшем магазине города N-ска, делал Ксаню значительно выше, стройнее, много красивее и изящнее.

Темная ткань цвета черной вишни выгодно оттеняла смуглую бледность ее лица, а модный, изящный покрой костюма замечательно шел к стройной фигуре прежней лесовички. Черная котиковая шляпа с пером, прикрывая верхнюю часть лица, набрасывала легкую тень на слишком угрюмые глаза Ксани, смягчая их яркий, сверкающий блеск. От изящных ботинок на высоких каблуках она стала выше и казалась совсем взрослой барышней, красавицей в полном смысле слова. Одни только волосы, не поддающиеся никаким усилиям черепаховых гребенок, вольно струились черным каскадом локонов по ее плечам. Однако ловкие руки Зиночки, сумевшие стянуть корсетом и платьем коренастую фигурку Ксани, умудрились-таки соорудить нечто похожее на прическу на голове ее новой подруги.

Когда они обе появились на следующий день в театре на подмостках сцены, весь состав труппы, участвовавший в назначенной на это утро репетиции, был уже там налицо.

Вчерашние знакомые подошли к Ксане здороваться.

Старуха Ликадиева без церемонии взяла ее за плечи, повернула к свету и произнесла, пристально разглядывая ее лицо:

— Вот это я понимаю! Вчера-то я в потемках и не разглядела сослепу… Такие глаза и врать-то не сумеют… Но, девочка, мне кажется, не в нашей трясине болотной твое место… И зачем это тебя Сережа к нам приволок?

У старухи Ликадиевой была особенность всем и каждому говорить «ты» с первой же встречи. Ксаня смутилась таким вступлением, приготовилась ответить, но в это время откуда-то из-под пола показалась запыленная, грязная, вся в стружках фигура Арбатова, с бобровой шапкой на голове, сдвинутой на затылок.

— А-а, детка! Преобразились! Ну-ка, дайте мне взглянуть на себя. Молодцом! Ей-Богу же очаровательно! Совсем настоящей примадонной выглядите! — весело рассмеялся он, очень довольный внешним видом Ксани и тут же еще тише прибавил: — Никто вашего настоящего имени здесь не знает и не должен знать. Вы отныне будете Корали-Горская, а по имени Китти… Запомните!

Он беспечно расхохотался, и его кудрявая голова, посеребренная пылью и естественною сединою, снова скрылась в каком-то провале.

— Колодец для дедушки-водяного устраиваю самолично! — крикнул он откуда-то, уже скрывшись из вида.

Ксане никогда еще не приходилось быть за кулисами, на настоящих сценических подмостках, поэтому теперь она не без любопытства озиралась вокруг себя.

Было грязно, громоздко и неуютно.

То, что казалось таким красивым со сцены: деревья, облака, горы, пейзажи — все это на самом деле представляло из себя грязные, грубо намалеванные куски картона и полотна. Тут же беспорядочно навалены были в кучу в дальнем углу какие-то латы из папки, обклеенной мишурою, мечи, рыцарские доспехи. В противоположном углу стоял довольно потрепанный будуар в стиле Людовика XVI, какие-то замысловатые пуфы, козетки и какой-то вычурный под балдахином туалет. И все это заслонялось внутренностью русской избы со скамьями и лежанкой, с кадкой для воды и, ни к селу, ни к городу, приткнутой сбоку утлой картонной лодкой.

— Что, детка, сокровища наши осматриваете? — послышался Ксане знакомый голос, и курчавая седоватая голова Арбатова вторично неожиданно появилась из-под полу. — Вот вам роль феи Раутенделейн и кстати заодно и сама пьеса. Садитесь и почитайте, и познакомьтесь с пьесою, которую мы будем сейчас репетировать, — весело проговорил он, выпрыгивая с легкостью юноши из своего подполья, и протянул ей объемистую тетрадку.

Ксаня машинально взяла тетрадку и, присев на восьмиугольный кусок дерева, выкрашенный под пень грязно-коричневым цветом, начала внимательно читать.

С первых же строк пьеса несказанно поразила ее и чудным поэтическим своим содержанием, и удивительным сходством героини ее, маленькой лесной феи, — с ней, Ксенией Марко, питомицей дремучих далеких лесов.

Златокудрая фея Раутенделейн живет в лесу, тщательно оберегаемая от людского глазу бабушкой-ведьмой, лешим и старым, толстым дедушкой-водяным, живущим в колодце. Дедушка-водяной могуч, богат и знатен. Ему подвластно все его водяное царство. Но ни власть, ни могущество и богатство не милы дедушке-водяному, если нет с ним малютки Раутенделейн, которую он, старый дедка, давно любит и хочет заполучить себе в жены. Он поднимается со дна своего колодца, кряхтя и позевывая, испускает свое обычное «бреке-ке-кекс» и поджидает к себе красавицу-фею. Красавица-фея — веселое дитя. Она ищет цветов и орехов среди лесной чащи, дурачится со старым лешим и пляшет с подругами-нимфами при лунном блеске вплоть до утра. Она приходит поболтать и с дедкой «бреке-ке-кексом», беспечная и ясная, как летний день. Но ни о замужестве, ни о любви не думает еще маленькая фея Раутенделейн, но вот…

Щеки Ксани разгорелись. Ах, эта сказка про лес и фею, о, как прекрасна она!

Лесовичка читала ее, увлекаясь все больше и больше, и ушла в это занятие всем своим существом.

— Китти!.. Корали!.. Корали!.. Да проснитесь же, милочка! Все ждут вас! — услышала она птичий голосок Зиночки над собою. — Репетиция сейчас начинается.

Ксаня удивленными глазами посмотрела на Долину. Кто это Китти Корали? Какая Китти? Какая Корали? Ах, да ведь это она. Ксаня!

И она быстро захлопывает тетрадку.

Пока она читала здесь, в уголку, сцена приняла новый еще более безалаберный вид. Посреди нее теперь стоял какой-то обрубок, выдолбленный в середине. Вокруг этого обрубка метался Арбатов и, размахивая руками, кричал:

— Папа Митя! Папа Митя! Водяной! Полезай же в колодец… Пока что так репетировать будем, а потом я вам такие декорации загну, что пальчики, друзья мои, оближете… Тетя Лиза, пожалуйте сюда… Вот домик ведьмы… Пока я русскую избу поставлю, но к спектаклю будет хижина из хвойных веток. Плотники скоро ее приготовят. Ну-с, Корали, вам начинать! Читайте прямо по тетрадке.

И взяв за руку недоумевающую Ксаню, он вывел ее на середину сцены и тихо шепнул:

— Ну, помогай вам Бог, моя дорогая!